«На территории Чечено-Ингушской АССР особенно густо насыщены средневековыми архитектурными комплексами западные районы края, издавна населенные вайнахским племенем ингушей.
В 1925—1932 гг. проф. Л. П. Семенов провел археолого-этнографические экспедиции в горной Ингушетии. Наступивший после этого долгий перерыв в изучении исторического прошлого ингушей на базе археологических источников был прерван лишь в 60-х годах историографической работой В. Н. Марковина, посвященной в основном учету и фиксации средневековых бытовых, погребальных и культовых построек края.
В 1969—1971 гг. были проведены очередные раскопки на могильниках у башенных селений Кошк, Оздик, Хамхи, Вовнушки и Таргим. Все эти могильники состоят из полуподземных и надземных склепов. Среди многочисленных и разнообразных находок обращают на себя внимание височные подвески из серебра и бронзы. Они имеют вид плоской серповидной пластинки, которую окаймляют по наружному выгнутому краю восемь (реже шесть-семь) круглых пли полукруглых выступов. Последние бывают выпуклые и плоские.
Встречаются также подвески совсем без выступов — лунницы. Верхняя вогнутая грань пластинки представляет собой сильно стилизованное изображение древа жизни с двумя обращенными к нему клювами, заменяющими полные фигурки птиц. У безлопастных подвесок-лунниц внутренняя вогнутая часть, как правило, ровная, без орнаментальных вырезов. Размеры височных подвесок колеблются от 3,7 до 9 см (по вертикали). Советская археология. АН СССР. Москва. 1972 г. №4.
В 1930 г. экспедицией Л. П. Семенова было собрано 16 таких подвесок, в предшествующие годы — пять. Эта коллекция, сохранившаяся только частично, находится в Чечено-Ингушском краеведческом музее. В нескольких экземплярах аналогичные украшения встречены Р. М. Мунчаевым при раскопках близ с. Бамут и В. И. Марковиным во время разведочных работ 1966 г. в Джераховском ущелье (горная Ингушетия).
В настоящее время коллекция подвесок пополнилась 36 новыми в результате проведенных нами раскопок 1969—1971 гг. Возросшая численность, видовое разнообразие височных колец, появившаяся возможность проследить изменение их форм в сопоставлении с различными хронологическими ярусами раскопанных склепов дают возможность не только составить типологическую схему подвесок и очертить их ареал, но и предложить датировку отдельных типов.
Типологический ряд мы строим исходя из принципа постепенного упрощения конфигурации подвесок, схематизации и стилизации тех сюжетов, которые легли в основу первоначального их оформления. Этот принцип обычен для произведений прикладного искусства. Согласно типологии А. В. Арциховского, тенденция в оформлении внешнего вида вятических височных колец, кстати, напоминающих общим обликом ингушские, также состоит в постепенной деградации, а затем и полном исчезновении лопастей. Правда, там верхняя часть подвесок приобретает со временем все более декоративный вид. Итак, к первому типу мы относим подвески с крупными, почти круглыми (а иногда и полушаровидными выпуклыми) выступами, обрамляющими нижний (выпуклый) край. Как правило, таких выступов восемь и располагаются они вплотную друг к другу. Верхний край подвесок, как мы уже говорили, оформлен широко распространенным на Востоке сюжетом — древо жизни с птицами по обеим его сторонам. Древо изображается в виде трехчленного в верхней части выступа или реже — выступа с закругленным верхом. В его основании нередко помещался ромб (ромб с крестом внутри), представляющий собой характерный женский знак плодородия. Фигуры предстоящих птиц еще более схематизированы, чем древо. От них остались в лучшем случае острые хищные клювы, а чаще — просто закругленные выступы, иногда снабженные кружками, имитирующими глаза.
Плоскость самой подвески обыкновенно покрывается дугообразно расположенным рядом тонко заштрихованных треугольников, широкой заштрихованной полосой или тем и другим вместе. Сверху подвеска снабжена массивной дужкой, на одном расплющенном конце которой пробита дырка для скрепления с аналогичным отверстием на самой подвеске (рис. 1, 1—6). Таков, на наш взгляд, исходный, первоначальный тип височных подвесок ингушей.
Следующий, второй тип представлен подвесками, у которых значительно сильнее, чем у первого типа, схематизирован мотив верхнего края. Если выступы на нижней грани по-прежнему ярко выражены, то мотив древа и предстоящих птиц почти неразличим. Кончики клювов сливаются с древом (их отделяют только сквозные круглые отверстия). На отдельных экземплярах древо совсем исчезает. Остаются только слившиеся клювы, а иногда верхняя часть превращается просто в волнистый вырез — выступающее древо в ней заменено выемкой (рис. 1, 7, 5; рис. 2, 1-4).
В третий тип мы включаем подвески, представляющие последующий этап упрощения исходной формы. Наряду с дальнейшей схематизацией верхнего сюжета подвесок (сохраняется только древо в виде сравнительно небольшого двухчленного выступа), а затем и его почти полном исчезновением выступы нижней грани значительно уменьшаются по своим размерам, численности и начинают сливаться с выгнутым краем пластинки. Подвески орнаментированы отдельными, не связанными друг с другом заштрихованными треугольниками и лепестками (рис. 2, 5—9).
Выделяемый нами четвертый тип заключает схематизацию подвесок. Они превращаются в последнюю разновидность — простые лунницы (рис. 2, 10—12).
Уверенность именно в таком направлении эволюции подвесок базируется не только на очевидной логике стилизации сюжета. Она подкрепляется и более вескими доводами. Так, за несколько последних лет впервые в горной Ингушетии полностью расчищено восемь коллективных надземных склепов XIV—первой половины XVIII в. с выяснением стратиграфии вещей, и в частности височных подвесок. Все исследованные нами склепы сохранили внутреннее ярусное членение. Почти в каждом ярусе п этаже прослежены остатки погребений с инвентарем в один или несколько слоев (толщина слоя 25—30 см).
Приводим поярусное и послойное размещение подвесок в исследованных склеповых усыпальницах (рис. 3). В рассматриваемой схеме представлены пяти-, четырех- и двухъярусные склепы, а также один двухэтажный. Следует подчеркнуть, что, несмотря на различное количество ярусов, все склепы, как правило, начали функционировать в XIV в., а закончили свое существование в XVIII в. У двухъярусного склепа материал значительно более «сплющен», чем у пятиярусных пли двухэтажного. Тем не менее и он дает ту же картину распространения подвесок, что и остальные семь склепов.
Как видно по рис. 3, наиболее многочисленны первый и второй типы подвесок. И тот и другой явно тяготеют к нижним (наиболее ранним) ярусам и слоям захоронений. Дата нижних ярусов устанавливается по наконечникам стрел XIV—XV вв., бронзовому зеркалу золотоордынского типа XIV в., серьгам XIII—XV вв., сероглиняной (характерной для XIII— XV вв.) керамике и некоторым другим вещам, не выходящим за рамки XIV—XV вв. Вместе с тем наряду с сосуществованием обоих типов в отдельных ярусах подвески второго типа попадаются и в более поздних слоях и ярусах.
Третий тип подвесок встречен дважды и, как первые типы,— в нижних ярусах. Можно пока только предположительно, по данным одного склепа, говорить о его появлении в коллективных усыпальницах несколько позже второго типа.
Подвески-лунницы выявлены во втором (сверху) ярусе Кошкинского склепа. Их поздняя дата определяется находками в ярусе газырей для пороха и пуль, замка от кремневого пистолета, стеклянных зеркал фабричного производства, железных замков и других вещей. Эти предметы большей частью характерны п для верхних ярусов остальных рассматриваемых склепов.
Проделанный анализ подтверждает правомерность построения нашего эволюционного типологического ряда подвесок. Правда, он требует в некоторых своих звеньях (особенно в уточнении стратиграфии третьего типа) большего обоснования, но это будет возможно только после раскопок новых аналогичных склепов и новых находок в них височных подвесок всех четырех типов. Однако п сейчас нет признаков, противоречащих нашим построениям.
Кроме материалов, полученных нами в результате исследовании ингушских склепов, можно привести и некоторые другие данные, обосновывающие наш типологический ряд. Так, переходные к лунницам подвески с почти отмершими выступами по нижней грани серпообразной пластинки (третий тип) из уже приводившегося Бамутского склепового могильника датируются временем более поздним, чем лежащие по соседству кабардинские курганы (XIV—XVI вв.), т. е. очевидно, XVII в. Трудно переоценить и находку серебряной лунницы в Харачое (Чечня) с арабской надписью и датой 1301 года хиджры, что соответствует 1883 г. Подвески-лунницы, вплоть до нашего времени,— характерный элемент женского наряда у нескольких народов Северного Кавказа (Кубань, горная Чечня, Ингушетия).
Теперь, когда выяснена стратиграфия подвесок в склепах с хронологическими рамками XIV — первая половина XVIII вв. и привлечены дополнительные источники, можно перейти к датировке отдельных типов украшений.
Первый тип скорей всего следует датировать XIV—XV вв. Он прослежен в нижних ранних ярусах склепов, содержащих послойно большую массу погребений, что указывает на длительность функционирования этих ярусов. Второй тип височных колец мы относим к XV—XVI вв. Он сосуществует с предшествующим, но в отличие от первого попадается в более поздних слоях и ярусах погребений. Третий сильно схематизированный (упрощенный) тип, очевидно, был распространен вплоть до XVIII в. В предложенной нами схеме третий тип является промежуточным звеном между подвесками второго типа и лунницами. Его верхний хронологический рубеж, вероятно, определяется датой подвесок-лунниц. Они появляются в самом конце функционирования надземных каменных гробниц, т. е. в XVIII в.
О происхождении рассмотренных нами типов височных подвесок средневековой Ингушетии можно пока говорить только гипотетически. В 20-е годы Л. П. Семенов не без основания указывал на определенное сходство их с вятическимп височными кольцами, распространенными в памятниках не позднее XIII в.
Типологическая близость этих украшений отмечалась и Е. И. Крупновьм. Вместе с тем ингушские подвески отличаются от височных колец вятичей оформлением граней серпообразной пластинки. Если у первых верхняя часть представляет собой мотив древа жизни и птиц, то у вторых верх украшен декоративным геометрическим узором. Нижняя грань кавказских подвесок окаймлена, как правило, восемью кругообразными выступами, славянские же кольца имеют семь лопастей.
Происхождением славянских колец специально занимались В. И. Сизов и А. В. Арциховский. Они пришли к выводу о возможном заимствовании этого типа украшения с Ближнего Востока. Очевидно, и ингушские образцы имеют тот же источник, но сравнительно более позднее время их появления в горной зоне (XIV в.) говорит, видимо, о повторной (вторичной) волне влияния. К сожалению, вятические ингушские подвески не находят полных аналогий в арабском средневековье, и мы фактически не знаем их подлинных или сколько-нибудь вероятных прототипов, поэтому, как и другие авторы, должны ограничиться только предположением.
Мы уже отмечали, что рассматриваемые нами височные подвески составляют специфическую особенность Ингушетии. Они не характерны для других местностей Северного Кавказа, единичные находки их известны только в соседней Чечне и Дагестане. Картографирование всех наличных височных колец позволяет определить и район их наибольшего распространения (рис. 4).
Из 64 подвесок в Джераховском ущелье (р. Армхи) выявлено 43, в Ассиновском ущелье — 16. Из горных районов Чечни происходит лишь пять подвесок, причем все они, исключая одну, найдены на пограничной, близкой Ингушетии территории. Цифры эти весьма выразительны и указывают, что височные подвески рассмотренных типов были особенно характерны для населения, обитавшего на берегах Армхи. Там же, очевидно, жили и мастера, изготовлявшие их не только для жителей соседних поселений, но и для более широкого обмена. Представляется весьма вероятным, что в аулы Ассиновского ущелья, в Чечню и Дагестан подвески попали в результате интенсивной меновой торговли, которую вели джераховские ремесленники с окружающими их различными народами. Картографирование этих характерных украшений позволяет нам также наметить минимальный и максимальный радиусы распространения ремесленных изделий ингушей в XIV — XV вв., а значит, дает возможность определить размеры района сбыта этих изделий и направления основных намечающихся торговых путей (в восточные районы Северного Кавказа)».